Александр Щербаков родился в 1901 году в Рузе Московской области. После смерти от избиения отца-рабочего во время разгона демонстрации в 1907 году, семья переехала в Рыбинск. Щербаковы жили в небольшом деревянном доме на улице Некрасова, когда-то располагавшейся на Скомороховой горе. Мальчик закончил высшее начальное училище и чуть не с 12 лет стал учеником в типографии, а потом служащим железной дороги.

Рыбинские железнодорожники – квалифицированные и довольно высокооплачиваемые представители рабочего класса – всегда были настроены весьма революционно. Не стал исключением и юный Александр Щербаков. Уже в 1917 году он вступил в Красную Гвардию, прятал какое-то оружие для вооружения рабочих отрядов. В следующем 1918 году он стал членом Компартии и занялся организацией местной молодежной организации союза рабочей молодежи. Уже через несколько месяцев юноша оказался в столице, на работе в центральном аппарате комсомола. Делегат нескольких комсомольских съездов, в 20-е годы он верховодил то сормовской, то мурманской и даже туркестанской комсомолией. А по окончании Института Красной профессуры в 1932 году Щербаков оказался уже в аппарате ЦК.

Карьера молодого, но уже весьма опытного аппаратчика была просто головокружительна. Побывав секретарем Ленинградского, Донецкого, Иркутского обкомов, он в 1938 году возглавил Московский горком, став фактическим главой столицы СССР. Впрочем, вакансии на места разоблаченных «врагов народа» тогда освобождались быстро… Недоброжелатели Щербакова уверяли, что своей стремительной карьерой он был обязан родству с руководившим Андреем Ждановым, занявшим тот же пост в Ленинграде. Но и способности, и работоспособность Щербакова никем под сомнение не ставились. Пожалуй, на ассоциации со Ждановым наводило на то, что с 1934 года Щербаков – был первым секретарем, т.е. фактическим руководителем Союза писателей СССР.

В 1941 году Щербакову, который еще весною стал секретарем ЦК, пришлось руководить осажденной Москвой. Эвакуация предприятий и создание оборонительных сооружений, противовоздушная оборона столицы и поддержание порядка в осажденном городе – за все это приходилось отвечать Щербакову. И в том, что Москва выстояла, вероятно, был вклад и ее руководителя.

Все мы, даже знающие войну лишь по фильмам, помним твердый левитановский голос военных сводок: «От советского информбюро…». Так вот, начальником Совинформбюро также был Щербаков. А с июня 1942 года он также возглавил политуправление Красной армии, с 1943 года став и заведующим отделом международной информации ЦК. И все это один человек! Помня итоги войны, можно сказать, что сосредоточенный в его руках огромный политический и пропагандистский аппарат, направленный и на наших бойцов, и на жителей освобожденных стран, и на врага, сработал весьма эффективно.

Работа на износ сочеталась с болезнью сердца. На фотоснимках военных времен бросается в глаза болезненная полнота, в общем-то, еще совсем не старого человека. И 10 мая 1945 года, на другой день после победы, оно отказалось биться. 12 мая на Красной площади прошли траурные солдатские шеренги. Урна с прахом генерал-полковника Щербакова была захоронена в Кремлевской стене. В его честь был переименован наш город и названа станция московского метро, с начала 1990-х называющаяся Алексеевской. Спроектировали памятник, модель которого хранится в музее, но он так и не был установлен. Впоследствии, с разоблачением культа личности Сталина, большинство «увековечивающих» распоряжений было отменено.

Несомненно, образ, нарисованный выше, чрезмерно идилличен. Огромная политическая власть, оказавшаяся в руках Щербакова, неминуемо втягивала его в логику «подковерной войны» и «тайн Кремлевского двора». Как уверял впоследствии Н.С. Хрущев, во время войны Щербаков по своим каналам стремился раздобыть оперативную информацию и доложить ее Сталину первым, в обход Генштаба, и так повысить свой авторитет. Он же вспоминал и о пьянстве Щербакова, который, по его словам, «и сам глушил крепкие напитки, и других втягивал в пьянство в угоду Сталину …и умер потому, что страшно много пил». При этом он ссылался на мнение… Л.П. Берии. Лаврентий Павлович был человеком весьма осведомленным, но, мягко говоря, не всегда объективным. Правда, легко догадаться, что и Никита Сергеевич вообще Щербакова откровенно недолюбливал, да еще и крепко опасался, называя его характер «ядовитым, змеиным». Ну, а истина могла быть где-то посредине. Скажем, не стоило больному Щербакову «отмечать» День Победы.

Таковы все оценки Щербакова: или черные, или белые. Так же по-разному относились к нему и писатели. На Константина Симонова он произвел просто трогательное впечатление «сердечного человека, чуть стесняющегося собственной сердечности». Щербаков помог ему, тогда молодому малоизвестному поэту, напечатать стихи, отклоненные цензурой. А вот, казалось бы, стопроцентносоветски правоверный Николай Тихонов видел в нем страшного монстра: «Кролик, проглотивший удава. Каменный взгляд, от которого у меня все цепенеет внутри».

О совсем безобразной сцене пишет Корней Чуковский: «Меня вызвали в Кремль и Щербаков, топая ногами, ругал меня матерно… я и не знал, что при каком бы то ни было строе, всякая малограмотная сволочь имеет право кричать на седого писателя». Легко понять шок Чуковского. Однако, честно говоря, он легко отделался. Направленный в ЦК донос на него касался высказываний писателя о роли Сталина в революции. Вполне мог бы дедушка Корней угодить в лагерь за «подрывную агитацию». Вместо этого Щербаков лично(!) провел «политико-воспитательную работу», разъяснив в максимально доступной форме, что нужно говорить, а что нельзя.

А вот в чем Чуковский был глубоко не прав, так это в запальчивом предложении, что сыновья партийного босса в это время отсиживались в тылу. Двое – будущий журналист Константин и будущий исследователь лазерных кристаллов профессор Иван – были еще дошколятами. Зато старший сын Александр, окончив школу пилотов, воевал в истребительной авиации, был награжден боевыми орденами и медалями. Но, пожалуй, еще более опасной стала служба Александра Щербакова-младшего после войны – он стал летчиком-испытателем. За 34 года он испытывал самолеты «на критических, экстремальных и малоисследованных режимах полета». В частности, он стал абсолютным мировым рекордсменом по испытаниям самолетов на штопор – им было апробировано 22 типа машин. Рекорд достойный книги Гиннеса, и не только эффектный, но и полезный. «Летные испытания на штопор» стали темой защищенной Героем Советского Союза А.А. Щербаковым диссертации.

С.Н. Овсянников